В самом традиционном и привычном понимании этого слова.
Они могут уволиться в тот же день, когда устроились на работу, резко сменить вид деятельности и быть недовольными даже прекрасными условиями труда и самыми «упакованными» офисами. Разбираемся, как думает зумер, и каковы его ценности.
Когда-то слово лень означало бездействие и нежелание действовать. А теперь невыход на работу — это несогласие, даже бунт. Отказ брать лишние смены, отказ отвечать в выходной или сжигать себя ради чужого дедлайна — всё это в старых лигах звучит как грех. Но на самом деле это уже не про лень, а про внутренний протест против системы, которая десятилетиями держалась на выгорании.
С таким лейтмотивом на рынок труда вышли зумеры.
Их родители не могли себе позволить усталость. У родителей была работа как обязанность, зарплата как воздух, а начальник — почти бог. Но зумеры родились в другом мире: где всё по подписке, а воздух платный. И теперь, когда кто-то говорит «Я не хочу жить на работе», старшее поколение слышит вызов, потому что им так никто не разрешал.
И главный парадокс в том, что зумеры работают не меньше. Просто их труд не выглядит привычно: ноутбук, наушники, фигма, нейросети.
Это уже не кровь и пот ручного труда, а когнитивная нагрузка — невидимая, но выматывающая. И когда они закрывают ноутбук ровно в шесть, это не безделье, а, скорее, попытка не потерять трудоспособность.
Не настолько выжить, но всё же | Постер сериала «Lost»
Исследования Deloitte : почти 70% зумеров постоянно учатся: онлайн-курсы, апскиллы, пет-проекты, фриланс. Это не поколение лени, это поколение перестраховки. Они понимают, что система может обвалиться в любой момент, и единственный капитал, который реально принадлежит им — это собственные навыки. Поэтому они не перерабатывают, а перераспределяют усилия.
Половина молодых специалистов, по данным Gallup, чувствует отстранённость от работодателя. Но это не апатия, а реакция на неэффективные структуры. Когда компания декларирует гибкость, а на деле требует сидеть в офисе для дисциплины, они просто выключаются. Лояльность уходит не из-за бунта, а из-за несоответствия реальности.
Зумеры рационализировали то, что предыдущие поколения замалчивали. Они не верят в корпоративные обеты, потому что выросли на историях про увольнения «одним днём». Для них работать — значит обменивать компетенцию на деньги и опыт, без добавленного смысла. Прагматичная экономика выживания.
По данным hh.ru и SuperJob, до трети молодых специалистов меняют первое место работы в течение года. Для старших это выглядит как безответственность. Но на деле зумеры проводят пробу, где ищут не зарплату, а условия, в которых можно расти. Средний зумер отправляет десятки откликов и параллельно ведёт проект на фрилансе, чтобы не зависеть от одного работодателя, и это стратегия диверсификации.
Возможно, в первом случае стоило включить ноутбук
Рекрутинг-платформы всё чаще уступают место Telegram-чатам, личным контактам, микросетям. Личный бренд важнее диплома: 60% представителей поколения зумеров считают, что портфолио и репутация онлайн дают больше шансов, чем формальное образование. Поэтому они инвестируют время не в резюме, а в упаковку: портфолио и кейсы.
Вовлечённость молодёжи резко падает, если компания нарушает заявленные ценности: например, декларирует гибрид, но требует сидеть в офисе. Они не терпят несоответствий, потому что выросли в среде, где бренд и продукт должны совпадать. Работодатель ведь, по сути, такой же бренд. Если обещания фальшивы, они просто уходят, не устраивая драмы.
Именно поэтому зумеры кажутся непостоянными: они не ищут стабильности как самоцели. Они ищут совпадение по смыслу и условиям. Если не находят — переключаются. Для поколений X и Y это выглядит как хаос, для зумеров — способ контроля.
В 90-е и даже в начале 2000-х труд действительно мог быть социальным лифтом: с опытом и терпением человек мог купить квартиру, машину и полноценно закрыть базовые (и выше) потребности семьи. Сейчас эта формула не работает.
Средняя зарплата молодого специалиста в России около 65 000 рублей, из официальных источников. А средняя стоимость двухкомнатной квартиры в регионах больше 10 миллионов. Даже если откладывать половину дохода, без процентов и инфляции, копить придётся лет сорок. Своё жильё снова стало роскошью.
Эта же происходит и на Западе. В США медианный доход зумеров вырос медленнее инфляции, а стоимость аренды за последние десять лет поднялась на 30%. В Европе схожая динамика: ипотека дороже, накопления съедает рост цен. Поэтому зумеры не верят в старую схему «работай — купишь — стабилизируешься». Она просто не сходится по цифрам.
С личным автомобилем ситуация похожа. Покупка простого авто пока ещё возможна, но содержание становится экономическим абсурдом: бензин, страховки, парковки, ремонт. Люди младше тридцати часто даже не получают права, и не потому что не хотят, а потому что не видят смысла. Автомобиль перестал быть символом свободы, он стал символом долга и бремени.
Последний доступный автомобиль в жизни зумера?
Поэтому у них нет культа собственности. Зумеры не копят на ипотеку, они копят на подушку. Не мечтают обустроиться, они мечтают не зависеть. Их цель не в обладании, а в гибкости: возможность сменить город, работу, формат. И тут старшие поколения называют это безответственностью. Когда экономика перестаёт работать как система накопления, выживает тот, кто умеет двигаться.
Зумеры выросли в среде, где эффективность не равна времени, проведённому на работе. Они не считают переработку подвигом, потому что видят, что переработка не оплачивается и не защищает от увольнения. Для них дисциплина не подчинение, а предсказуемость: выполнить задачу в срок, но без ритуалов. Поэтому они легко нарушают привычные корпоративные обряды: не приходят на бессмысленные встречи, не делают отчёты ради отчётов.
По данным всё того же Gallup, вовлечённость молодых сотрудников не ниже, чем была у миллениалов в их возрасте. Разница лишь в том, что зумеры не демонстрируют усердие: нет бесконечных посиделок в офисе, нет «Шеф, конечно, я задержусь».
ИИ заменяет зумера на работе, отчего тот становится думером
Зумеры умеют работать быстро, но короткими циклами. Они дробят задачи, чередуют фокус и отдых, не скрывая, что могут устать. Старшему поколению это кажется расхлябанностью, но если смотреть на метрики, производительность не падает. Просто теперь усердие не обязано быть театральным.
Люди, которым сейчас за сорок, прошли через модель «выживи любой ценой». Они привыкли терпеть, доказывать, ждать повышения, держаться за место. Для них работа была не просто источником дохода, а доказательством собственной состоятельности. Поэтому, когда зумер в двадцать три года спокойно говорит: «Я не вижу смысла в переработках», старшему слышится не аргумент, а пощёчина. Как будто кто-то обесценивает его собственные жертвы.
Также психологи называют это конфликтом ценностей дефицита и ценностей выбора. Первые формировались, когда всего не хватало: денег, свободы, уверенности. Вторые выросли в избыточной среде, где остро не хватает только смысла. Отсюда непонимание: старшие видят в зумерах инфантильность, а зумеры в старших некое рабское мышление. На самом деле не правы ни те, ни другие. Они просто отражают две стадии одной и той же усталости: сначала от бедности, потом от бессмысленности.
Старшие поколения учились жить по правилу «сначала докажи, потом получишь». Но система, в которой это правило работало, рухнула. Сегодня можно самоотверженно трудиться годами и остаться никем, а можно выстрелить с одной удачной идеей. И зумеры это видят.
Они выросли в мире, где контроль исчез, а всё измеряется скоростью реакции. И если этот мир им не нравится, они не пытаются его переделать, а просто переключаются. Уходят во фриланс, в микропроекты и в странные профессии, которые ещё вчера не существовали. Там, где старший ставит вопрос «Почему ты ушёл?», зумер задаёт встречный: «А зачем было оставаться?».
Можно сколько угодно раздражаться на их холодность, но факт остаётся фактом: именно они первыми перестали путать выживание с жизнью. Они не хотят быть рабами ипотек и рабочих чатов. Не хотят вкалывать ради будущего, которое давно девальвировалось.
И если что-то и отличает зумеров, то не лень, а способность трезво смотреть на цену труда. Они не работают меньше: они просто перестали платить временем за иллюзии.
Они могут уволиться в тот же день, когда устроились на работу, резко сменить вид деятельности и быть недовольными даже прекрасными условиями труда и самыми «упакованными» офисами. Разбираемся, как думает зумер, и каковы его ценности.
Когда-то слово лень означало бездействие и нежелание действовать. А теперь невыход на работу — это несогласие, даже бунт. Отказ брать лишние смены, отказ отвечать в выходной или сжигать себя ради чужого дедлайна — всё это в старых лигах звучит как грех. Но на самом деле это уже не про лень, а про внутренний протест против системы, которая десятилетиями держалась на выгорании.
С таким лейтмотивом на рынок труда вышли зумеры.
Их родители не могли себе позволить усталость. У родителей была работа как обязанность, зарплата как воздух, а начальник — почти бог. Но зумеры родились в другом мире: где всё по подписке, а воздух платный. И теперь, когда кто-то говорит «Я не хочу жить на работе», старшее поколение слышит вызов, потому что им так никто не разрешал.
И главный парадокс в том, что зумеры работают не меньше. Просто их труд не выглядит привычно: ноутбук, наушники, фигма, нейросети.
Это уже не кровь и пот ручного труда, а когнитивная нагрузка — невидимая, но выматывающая. И когда они закрывают ноутбук ровно в шесть, это не безделье, а, скорее, попытка не потерять трудоспособность.
Не настолько выжить, но всё же | Постер сериала «Lost»
Поколение зумеров не устало.
Оно просто изначально живёт в режиме постоянного сбоя. Их взросление пришлось на годы, когда всё привычное трещало: экономические кризисы, пандемии, обвалы профессий. Поэтому у них нет веры в стабильность. Они не строят долгосрочных планов не потому, что не хотят, а потому, что не видят в этом смысла.Исследования Deloitte : почти 70% зумеров постоянно учатся: онлайн-курсы, апскиллы, пет-проекты, фриланс. Это не поколение лени, это поколение перестраховки. Они понимают, что система может обвалиться в любой момент, и единственный капитал, который реально принадлежит им — это собственные навыки. Поэтому они не перерабатывают, а перераспределяют усилия.
Половина молодых специалистов, по данным Gallup, чувствует отстранённость от работодателя. Но это не апатия, а реакция на неэффективные структуры. Когда компания декларирует гибкость, а на деле требует сидеть в офисе для дисциплины, они просто выключаются. Лояльность уходит не из-за бунта, а из-за несоответствия реальности.
Зумеры рационализировали то, что предыдущие поколения замалчивали. Они не верят в корпоративные обеты, потому что выросли на историях про увольнения «одним днём». Для них работать — значит обменивать компетенцию на деньги и опыт, без добавленного смысла. Прагматичная экономика выживания.
Как зумеры ищут работу, когда те, кто старше, ищут стабильность
На рынке труда зумеры ведут себя как потребители, а не как соискатели. Они не выстраиваются в очередь, а, скорее, выбирают. При низкой безработице и высокой текучке первые шаги в карьере перестали быть борьбой за место. Теперь это тестирование среды.По данным hh.ru и SuperJob, до трети молодых специалистов меняют первое место работы в течение года. Для старших это выглядит как безответственность. Но на деле зумеры проводят пробу, где ищут не зарплату, а условия, в которых можно расти. Средний зумер отправляет десятки откликов и параллельно ведёт проект на фрилансе, чтобы не зависеть от одного работодателя, и это стратегия диверсификации.
Возможно, в первом случае стоило включить ноутбук
Рекрутинг-платформы всё чаще уступают место Telegram-чатам, личным контактам, микросетям. Личный бренд важнее диплома: 60% представителей поколения зумеров считают, что портфолио и репутация онлайн дают больше шансов, чем формальное образование. Поэтому они инвестируют время не в резюме, а в упаковку: портфолио и кейсы.
Вовлечённость молодёжи резко падает, если компания нарушает заявленные ценности: например, декларирует гибрид, но требует сидеть в офисе. Они не терпят несоответствий, потому что выросли в среде, где бренд и продукт должны совпадать. Работодатель ведь, по сути, такой же бренд. Если обещания фальшивы, они просто уходят, не устраивая драмы.
Именно поэтому зумеры кажутся непостоянными: они не ищут стабильности как самоцели. Они ищут совпадение по смыслу и условиям. Если не находят — переключаются. Для поколений X и Y это выглядит как хаос, для зумеров — способ контроля.
Экономика без будущего: почему зумеры не хотят играть по старым правилам
Когда старшее поколение говорит: «Надо упорно работать и работа даст свои плоды», оно опирается на экономику, которой больше нет.В 90-е и даже в начале 2000-х труд действительно мог быть социальным лифтом: с опытом и терпением человек мог купить квартиру, машину и полноценно закрыть базовые (и выше) потребности семьи. Сейчас эта формула не работает.
Средняя зарплата молодого специалиста в России около 65 000 рублей, из официальных источников. А средняя стоимость двухкомнатной квартиры в регионах больше 10 миллионов. Даже если откладывать половину дохода, без процентов и инфляции, копить придётся лет сорок. Своё жильё снова стало роскошью.
Эта же происходит и на Западе. В США медианный доход зумеров вырос медленнее инфляции, а стоимость аренды за последние десять лет поднялась на 30%. В Европе схожая динамика: ипотека дороже, накопления съедает рост цен. Поэтому зумеры не верят в старую схему «работай — купишь — стабилизируешься». Она просто не сходится по цифрам.
С личным автомобилем ситуация похожа. Покупка простого авто пока ещё возможна, но содержание становится экономическим абсурдом: бензин, страховки, парковки, ремонт. Люди младше тридцати часто даже не получают права, и не потому что не хотят, а потому что не видят смысла. Автомобиль перестал быть символом свободы, он стал символом долга и бремени.
Последний доступный автомобиль в жизни зумера?
Поэтому у них нет культа собственности. Зумеры не копят на ипотеку, они копят на подушку. Не мечтают обустроиться, они мечтают не зависеть. Их цель не в обладании, а в гибкости: возможность сменить город, работу, формат. И тут старшие поколения называют это безответственностью. Когда экономика перестаёт работать как система накопления, выживает тот, кто умеет двигаться.
Трудовая дисциплина
Дисциплина, которой учили старших, была видимой: приходи вовремя, сиди до конца смены и не спорь с начальством. Она строилась на фабричной логике, где важнее присутствие, чем смысл. Но фабрики превратились в ноутбуки, цеха в чаты и измерять ответственность количеством часов стало бессмысленно.Зумеры выросли в среде, где эффективность не равна времени, проведённому на работе. Они не считают переработку подвигом, потому что видят, что переработка не оплачивается и не защищает от увольнения. Для них дисциплина не подчинение, а предсказуемость: выполнить задачу в срок, но без ритуалов. Поэтому они легко нарушают привычные корпоративные обряды: не приходят на бессмысленные встречи, не делают отчёты ради отчётов.
По данным всё того же Gallup, вовлечённость молодых сотрудников не ниже, чем была у миллениалов в их возрасте. Разница лишь в том, что зумеры не демонстрируют усердие: нет бесконечных посиделок в офисе, нет «Шеф, конечно, я задержусь».
ИИ заменяет зумера на работе, отчего тот становится думером
Зумеры умеют работать быстро, но короткими циклами. Они дробят задачи, чередуют фокус и отдых, не скрывая, что могут устать. Старшему поколению это кажется расхлябанностью, но если смотреть на метрики, производительность не падает. Просто теперь усердие не обязано быть театральным.
Как видят зумеров старшие коллеги: раздражение, страх и немного зависти
Поколения, выросшие в других правилах, смотрят на зумеров как на дефектное поколение. Им кажется, что у молодёжи нет дисциплины, благодарности и уважения к иерархии. Что они слишком быстро устают, слишком часто меняют работу и слишком уверенно разговаривают с начальством. И такая реакция вполне понятна.Люди, которым сейчас за сорок, прошли через модель «выживи любой ценой». Они привыкли терпеть, доказывать, ждать повышения, держаться за место. Для них работа была не просто источником дохода, а доказательством собственной состоятельности. Поэтому, когда зумер в двадцать три года спокойно говорит: «Я не вижу смысла в переработках», старшему слышится не аргумент, а пощёчина. Как будто кто-то обесценивает его собственные жертвы.
Также психологи называют это конфликтом ценностей дефицита и ценностей выбора. Первые формировались, когда всего не хватало: денег, свободы, уверенности. Вторые выросли в избыточной среде, где остро не хватает только смысла. Отсюда непонимание: старшие видят в зумерах инфантильность, а зумеры в старших некое рабское мышление. На самом деле не правы ни те, ни другие. Они просто отражают две стадии одной и той же усталости: сначала от бедности, потом от бессмысленности.
Финал: не лень, а новая рациональность
Если убрать эмоции, останется простая вещь: у зумеров нет такой роскоши, как вера в старые мифы. Они не ленивы и не дерзки, они просто экономят ресурс, который старшие привыкли тратить без счёта. Это похоже на адаптацию к новой среде, где усилия больше не конвертируются в безопасность.Старшие поколения учились жить по правилу «сначала докажи, потом получишь». Но система, в которой это правило работало, рухнула. Сегодня можно самоотверженно трудиться годами и остаться никем, а можно выстрелить с одной удачной идеей. И зумеры это видят.
Они выросли в мире, где контроль исчез, а всё измеряется скоростью реакции. И если этот мир им не нравится, они не пытаются его переделать, а просто переключаются. Уходят во фриланс, в микропроекты и в странные профессии, которые ещё вчера не существовали. Там, где старший ставит вопрос «Почему ты ушёл?», зумер задаёт встречный: «А зачем было оставаться?».
Можно сколько угодно раздражаться на их холодность, но факт остаётся фактом: именно они первыми перестали путать выживание с жизнью. Они не хотят быть рабами ипотек и рабочих чатов. Не хотят вкалывать ради будущего, которое давно девальвировалось.
И если что-то и отличает зумеров, то не лень, а способность трезво смотреть на цену труда. Они не работают меньше: они просто перестали платить временем за иллюзии.
